«С добром надо спешить, а то оно может остаться без адресата»
А. Алексин
Анатолий Алексин был известным детским писателем в СССР, его добрые книги радовали многие поколения детей, но мало кто знал, что отец писателя был репрессирован в 1937 году, а бабушка убита во время оккупации из-за предательства соседей.
Анатолий Георгиевич Алексин (настоящая фамилия Гоберман) родился 3 августа 1924 года в Москве. Его отец, Георгий Платонович Гоберман, был участником Гражданской войны, выпускником и преподавателем Экономического института красной профессуры при ЦИК СССР. Детство будущего писателя прошло по соседству с Генрихом Ягодой и Николаем Ежовым. Анатолий Алексин описывал эпизод, свидетелем которого он стал, когда Ежов, видя неотвратимость смерти, покончил с собой прежде, чем сам попал в подвалы ОГПУ:
«Однажды, появившись на улице вместе с рассветом, чтобы успеть до завтрака искупаться в реке, я услышал короткий, глуховатый, словно боявшийся кого-то разбудить, выстрел. Это застрелился глава веселой и счастливой семьи... „Успел, — помню, тихо, не рассчитывая на мой острый и догадливый слух, промолвил папа. — Может быть, я ему скоро буду завидовать?“ „О чем ты говоришь?!“ — с отчаянием схватившись за голову, вскричала мама.
Но отец оказался провидцем».
Из книги «Перелистывая годы».
Георгий Платонович был репрессирован в 1937 году и приговорён к расстрелу (освобождён после пересмотра дела в 1939 году). Анатолий рано начал писать, еще подростком дебютировал стихами в «Пионерской правде», в предвоенные годы публиковался и в «Комсомолке». После войны (которую он провел в эвакуации) поступил в Московский институт востоковедения, а в 1950 году издал первый сборник повестей «Тридцать один день». Довелось и ему самому в 1950-е побывать в подвалах НКВД — за восторженный отзыв, якобы оставленный на выставке рисунков английских детей — вот, мол, как рисуют дети в свободном мире. Но — повезло, не тронули.
Практически с самого начала Алексин «нащупал» для себя семейную тему: «Я понял, человечество состоит из семей. Остроактуальные проблемы быстро становятся непонятными. Вечное — то, что связано с мамами, папами, бабушками, дедушками»... Герои его произведений — в первую очередь дети. Он смотрел на мир глазами ребенка и видел его честно, искренне, непредвзято, со всеми недостатками, нелепостями и трагедиями, которые взрослым уже кажутся привычными. Анатолий Георгиевич считал, что дети понимают больше, что взрослые могут быть не правы, но дети — в состоянии исправить эти ошибки. Для того времени это было прорывом. Поэтому Алексина читали и любили. На его книги в библиотеках были очереди, а каждое новое произведение становилось событием.
Алексину завидовали многие: признанный при жизни классик, чиновник от литературы, секретарь Союза писателей РСФСР, лауреат Государственной премии СССР. Он оставался востребованным и с приходом 1990-х, но внезапно... эмигрировал в Израиль. Уехал он тихо и незаметно, никому ничего не сказав — даже довольно близкие друзья считали, что писатель едет на отдых в Кисловодск. Сказалась многолетняя привычка — не доверять никому, кроме родных.
Алексин рассказывал: в годы войны его бабушку Соню убили в немецком лагере. «Бабушка не была похожа на еврейку и немцы в ней ее и не признали. Но выдали свои же. Выдал дворник дома, где жила бабушка», — вспоминал писатель. Этот дворник был отцом двух детей, с которыми бабушка до войны занималась уроками и читала книжки. У себя в Одессе она скучала по московским внукам, которые были далеко, и всю любовь и внимание отдавала чужим детям. Взрослые предали, а дети нет. Они ушли от отца-предателя и никогда больше не поддерживали с ним отношения. До самой смерти двое детей ходили на могилу бабушки Сони.
Может быть, именно в этом причина того, что Алексин был в первую очередь детским писателем (хотя есть в его творчестве и «взрослые» книги — роман-хроника «Сага о Певзнерах», мемуары «Перелистывая годы» и др.) и писал о детях? Детям, по его мнению, можно было доверять. Ребенок оставался для него мерилом порядочности. «Детство живет только в хороших людях. Вы замечали, иной раз смотришь на плохого человека и удивляешься, как такой гад ребенком-то мог быть?» — говорил он в одном из интервью, данных уже в эмиграции.
«А уехал я когда-то по приглашению Рабина, вскоре после моего выступления на встрече Горбачева с интеллигенцией. Я заговорил там о необходимости жестких мер против национализма — любого: русского, армянского, азербайджанского, хоть алеутского... Сразу после этого начались ночные звонки. Типа убирайся и все такое... Я сын репрессированного, к травле мне было не привыкать, но мне стало противно. А тут письмо от Рабина. И я уехал...
А что до ностальгии, я ностальгирую по временам и местам, в которые все равно нельзя вернуться. Умерли почти все мои друзья. И страны, где я жил, больше нет — есть другая, она в каких-то отношениях лучше, в каких-то хуже, в ней тот же язык и такие же дети, но мне многое в ней чуждо, потому что она сохранила многие глупости и пороки советской системы, но отвергла многие ее плюсы. Я никогда не любил мерзкого слова «совок». И называть то, что мы делали, «совковой литературой» — то же самое, что назвать Пушкина или Лермонтова литературой николаевской. Эта литература существовала не только благодаря, но и во многом вопреки «совку».
Из интервью Анатолия Алексина Дмитрию Быкову, 2007 год.
Анатолий Алексин умер 1 мая 2017 года в доме престарелых в Люксембурге.
источник
Journal information