В народе это шествие назвали «парадом побежденных». Но в период подготовки у него было другое название, кодовое — «Большой вальс». Его предложил тогдашний нарком внутренних дел Лаврентий Берия после того, как они вместе со Сталиным посмотрели популярный в то время одноименный голливудский фильм. «Коба, — сказал Берия, — пусть союзники посмотрят на «Большой вальс» в советском исполнении». Иосиф Виссарионович выпустил клуб дыма из знаменитой трубки и едва заметно улыбнулся — шутка вождю понравилась.
В ходе операции «Багратион» летом 1944 года была разгромлена немецкая группа армий «Центр», ожесточенно сопротивлявшаяся в Белоруссии и Прибалтике. Были уничтожены или попали в плен около 400 000 солдат и офицеров вермахта — гораздо больше, чем под Сталинградом. Из 47 генералов, командиров корпусов и дивизий, 21 был взят в плен. Крах фашистской военной машины был очевиден, но за океаном союзники засомневались в таком грандиозном поражении немцев — успех Советской армии не укладывался в их представлении. Убедить их можно было массовым шествием пленных немцев во главе с генералами по улицам Москвы. Кстати, такой «парад», правда с меньшим количеством участников, состоялся и в Киеве. Помимо информирования союзников, подобная акция предоставляла и хорошую возможность поднять дух советских людей в тылу и бойцов — на фронте.
Подготовка шествия проводилась в обстановке строжайшей секретности. Курировал ее НКВД. Объявление о марше прозвучало по радио утром 17 июля и было напечатано на первой полосе газеты «Правда», причем тираж номера тщательно охранялся. Для представителей дипмиссий союзных государств в Москве «парад побежденных» стал полной неожиданностью — если они и слышали о «Большом вальсе», то предполагали, очевидно, что советским войскам в столичном гарнизоне предстоит просмотр музыкального кинофильма...
Пленных собрали на московском ипподроме и на стадионе «Динамо», которые использовались одно время как пересыльные пункты. Было сформировано две группы — первая в 42 000 человек с 19 генералами во главе, вторая — в 15 000. Колонны начали движение по Ленинградскому шоссе и далее по улице Горького (нынешняя Тверская) до площади Маяковского (Триумфальная), где разделились. Первая проследовала по Садовому кольцу в сторону Курского вокзала, а вторая — по Садовому же, но в противоположную сторону — до станции Канатчиково Малой московской окружной железной дороги (неподалеку от станции метро «Ленинский проспект»). Шествие заняло 2 часа 25 минут в сторону «Курской» и 4 часа 20 минут — в другую. После чего большая часть военнопленных была рассажена по эшелонам и отправлена в лагеря.
Вслед за ними по улицам Москвы ехали поливальные машины — большинство советских людей восприняли это как символическое действие: на столичных мостовых не должно было остаться и пылинки с сапог побежденных завоевателей, мечтавших пройти здесь парадным шагом. Но на самом деле это был не только символический акт — улицы в буквальном смысле были загажены. Перед «парадом» пленных немцев, изголодавшихся и завшивевших, обильно накормили кашей с тушенкой, чтобы они смогли пройти немалое расстояние по стоявшей тогда в Москве жаре. У многих просто не выдерживали желудки, так что поливальные машины были необходимы еще и по санитарно-гигиеническим соображениям.
Москва лицезрела пленных с презрением, но и с немалой долей жалости — вид многих вояк был аховый. И если генералам и старшим офицерам разрешили надеть ордена, то большая часть солдат представляла после боев жалкое зрелище. Жители столицы смотрели «парад» молча. И хотя Берия в докладной записке Сталину писал, что «со стороны населения было большое количество антифашистских выкриков: «Смерть Гитлеру!» и «Смерть фашизму!», по воспоминаниям очевидцев, ничего подобного особо не наблюдалось.
— Они были такие понурые, забитые, жалкие, — вспоминает в беседе с корреспондентом «Культуры» москвичка Маргарита Балашова, которая еще восьмилетней девочкой вместе с мамой вышла посмотреть на немцев. — Было совсем не страшно, несмотря на то, что немцев было очень много, они все шли и шли... Интереснее казалось смотреть на наших солдат на лошадях, в форме, таких, как папа.
Народный артист СССР Лев Дуров тоже вспоминал свои детские ощущения без страха. По его словам, никто из взрослых вокруг, а это были в основном женщины, не выкрикивал проклятий или ругательств. «Их, подавленных и разбитых, было просто жалко, — говорил Лев Константинович, которому тогда было 13 лет. — Если бы не оцепление, то люди дали бы им и воды, и продукты, хотя и сами не были сытыми. Еще шла война, где-то уже далеко от Москвы, но было понятно, что по улицам ведут поверженных, а потому и не опасных людей».
Среди немцев, которых провели по улицам Москвы, не было главного на тот момент пленного — фельдмаршала Фридриха Паулюса (в НКВД он проходил под кличкой «Сатрап»). Он отрекся от Гитлера и подписал обращение «К военнопленным немецким солдатам и офицерам и к немецкому народу», которого от него добивались полтора года. Сыграли свою роль и открытие Второго фронта, и казнь его друга фон Вицлебена, участвовавшего в заговоре против фюрера. Паулюса содержали в знаменитом лагере № 27 в подмосковном Красногорске, через который прошли 50 000 немецких офицеров и генералов. А всего в советском плену находилось около 3 млн немецких военнопленных. По данным советских архивов, каждый седьмой (по немецким — каждый третий) погиб. К слову, в немецком плену находилось, по некоторым оценкам, более 3 млн советских людей, половина из них погибли.
«Отношение к военнопленным по обе стороны фронта было разным, — пишет в своих дневниках бывший военнопленный Клаус Фритцше. — Для немцев был ясен факт, что на знамени идеологической войны Гитлера было начертано уничтожение коммунизма и его приверженцев, в то время как изданные в 1942 году Советской властью приказы были направлены на сохранение жизни пленным немцам. Соответствующие документы сегодня доступны каждому. И вот что замечательно: с обеих сторон имело место проявление человечности простыми людьми, которые спасли жизнь и здоровье не одному пленному солдату. Я бы поставил памятник тем простым советским людям, которые мне лично и многим моим товарищам по плену облегчили жизнь. В то же время хотелось бы отдать должное и многим лицам руководящего состава лагерей, которые в своих действиях отличались гуманностью».
Помимо «парада побежденных» в 1944 году, пленные немцы оставили в Москве и другую память — жилые дома, которые до сих пор в народе называют «немецкими». Таких много в Измайлово и Перово, целый ряд на Хорошевском шоссе («генеральские дома»), на бывшей улице Горького, известный «дом Совмина» на площади Гагарина тоже был возведен руками немецких военнопленных. Последние из них уехали в Германию в 1955 году.
— Очень многие в советском плену учили русский язык и неплохо на нем разговаривали и писали, — рассказал «Культуре» военный историк Борис Хавкин. — Только русское слово «халтура» было для них неприемлемо. Кладку они делали на совесть, качественно, так что до сих пор дома не требуют капитального ремонта. А вот архитекторами, вопреки расхожему мнению, были советские зодчие. И авторство главного здания МГУ на Воробьевых горах, которое возводили интернациональные бригады из немецких пленных и советских заключенных, принадлежит отечественным архитекторам Рудневу, Чернышеву, Абросимову, Хрякову, Насонову.
via
Journal information